В моем магазине думают, что я только пью, курю и жарю яичницу,
Так и есть – я только жарю яичницу, курю и пью.
Но скоро это закончится и для этого есть июль и охапка моих одиночеств.
В моем магазине все знают, что я не один, что у меня есть толстый теленок Витя.
Если б не ты, я послал бы весь Питер, всю Москву, весь Урал и весь Крым.
В моем магазине все в курсе, что я демонтажник и клоун,
Точнее сказать клоун и демонтажник.
И бокал моей жизни пускай будет полон, пока совесть не стала продажной.
Повесь меня на галстуке в гостиной, потом всю ночь рыдай и зови на помощь,
Не говори, что был скотиной, не говори, что был я сволочь,
Повесь меня на галстуке в парадной, я буду как гирлянда улыбаться,
Читать стихи свои нескладно, при этом веселить вас не стараться.
Так вздерни меня на подтяжках на Площади Искусств у Спаса,
Прохожие скажут – бедняжка, а ты вздерни, не моргнув глазом.
Мне не нравится пьянство по вторникам, каждый вторник, как битва за Францию,
Ну и я такой – в чине полковника, взял вокзал, телефонную станцию.
Мне не нравится утро по вторникам и мечты и надежды на новое,
Ты стоишь на краю подоконника, тело бренное, бестолковое.
Отнесу тело в ванную, от вчерашнего надо отмыться,
Не доиграть мне в игру странную, в полете не остановиться,
Курю, паравозю, прослыл выпивохой, ненавижу гундосящих, за спиной, суки, охают.
Ненавижу предателей, сам предаюсь унынию, такую жизнь изнахрадили…
Был мальчик румяный, стал синий.
Хочу лететь - поэтому лето, а зиму раздайте прохожим,
Мы едем на Невский, подайте карету, пить водку и бить ваши рожи.
Дайте Мохито с сигарой, женщин кубинских и рому,
Сердце поэта сгорает, догорит – закатайте в Роллы.
Дайте друзей понадежней – Кольт или две арматуры
Плюют не в стихи, а в рожи, иногда прямо в сердце – дуры.
Пес бездомный. Ищу тело твое по запаху.
Я с какой-то Мадонной, ты с каким-то там трахалем.
Желтые листья не пахнут, а воняют только когда их жгут.
Опять напился, поеду трахну, не жду, извини, не жду.
Отключите электричество, перекройте газ и горячую воду!
Моя женщина – моё величество, ее тепла хватит на город!
И не надо пива разливного и портвейна на розлив не надо!
Одному засыпать не ново! Без тебя холодней, ну и ладно!
Подарите мне маленький домик, где-нибудь в Купчино, рядом с пунктом милиции,
Я придумаю сказок трехтомник, его раздарю по детским домам и больницам.
Твой рот как маузер – заряжен всего словами двумя,
Стреляй! Один хер – я на первый снег упаду плашмя.
Твои слова как китайская сталь – красивы, но толку в них нет,
Хочешь ужалить – жаль! Вот я был и вот меня нет.
Твои слова – как вагоновожатый – угрюмые, четкие, из под земли,
Губами полуразжатыми прошепчешь – «Пли».
От твоих голубых и бездонных меня отделяют сотни км, Уральские горы и алгоколизм.
Ради твоих голубых и бездонных - стрелялись, сдавали бутылки и города,
Наорала – ковали мечи тоннами, то есть все, как всегда.
Твоим глазам голубым и бездонным, видевшим многое:
Кротость и тигра, котлеты и ландыши, портвейн и изящество
Хочется плакать, но ты улыбаешься, дура, и есть в этом что-то щенячее.
Кайся, кайся, моя Магдалина, этот город давно уже верит слезам и соплям
И таким же как я и мой друг кретинам, оставляющим дом, ради света реклам.
Пой же пой, мне моя Лорелея, мой фрегат на мери и нам незачем плыть,
Я без бури страстей третий вечер херею, как смогли мы так быстро остыть.
Так веди же меня, моя Греттель, когда достаточно хлеба и голуби сыты,
Если хочешь, мы просто забудем про лето и мы будем квиты.
У моей серой кошки черные блохи, но она молчит о том, как ей плохо,
Может также сможем и мы, как-никак протянем до зимы.
У моей серой кошки котята, когда они вырастут – станут шавермой,
А я такой, при галстуке, опрятный, блуждаю между Кирхой и таверной.
У моей серой кошки снова ноябрь, ей хочется п In my store I think I only drink, smoke and frying eggs,
So there is - I just fry eggs, smoke and drink.
But soon it will end and there is an armful of July and my loneliness.
In my shop everyone knows that I am not alone, I have a fat calf Victor.
If not for you, I would have sent the whole Peter, all of Moscow, the Urals and the whole entire Crimea.
In my store all know that I Disassembly and clown
More precisely clown and Disassembly.
And a glass of my life, let it be full, yet did not become corrupt conscience.
Hang me to tie in the living room, and then all night and howl Call for help
Do not say that he was a beast, do not say that I was a bastard,
Hang me to tie in the front, I am like a garland smile
Read verses its tumble while trying not to amuse you.
So vzderni my suspenders on the Square of the Arts in the Savior,
Passers-by say - poor, and you vzderni, without batting an eye.
I do not like drinking on Tuesdays, every Tuesday, the battle for France,
Well, I was - a colonel, took the station, telephone exchange.
I do not like the morning on Tuesdays and dreams and hopes for a new,
You're standing on the edge of the sill, the body frail, senseless.
I'll take the body to the bathroom, from yesterday it is necessary to wash off,
Do not finish me off countries, not stop the flight,
Smoke, Paravozov, reputed drinker, hate gundosyaschih, behind his back, bitches groan.
I hate traitors, self surrender to despondency, a life iznahradili ...
There was a fresh-faced boy, became blue.
I would like to fly - so summer and winter hand out to passers-by,
We're going to Nevsky post coach, drink vodka and beat your faces.
Give a Mojito with a cigar, rum and Cuban women,
The poet's heart burns, burn down - roll up into rolls.
Give more reliable friends - Colt or two valves
Spit not in the verses, and faces, sometimes right in the heart - fools.
Homeless dog. I am thy body smell.
I'm with some Madonna, are you somehow there trahal.
Yellow leaves no smell and stink only when their harness.
Once drunk, I go fuck, do not wait, I'm sorry, do not wait.
Turn off electricity, gas and shut off the hot water!
My woman - my Majesty, it is enough heat of the city!
You do not have draft beer and port wine by the glass is not necessary!
One fill is not new! Without you colder, well and good!
Give me a little house somewhere in Kupchino, next to the police,
I've come up with three volumes of fairy tales, it gave away to children's homes and hospitals.
Your mouth is like a revolver - loaded just two words,
Shoot! One dick - I'm on the first snow fall flat.
Your words are like a Chinese steel - beautiful, but they have no sense,
Want to sting - sorry! Here I was, and here I do not.
Your words - as a motorman - sullen, clear of the ground,
Lips polurazzhatymi proshepchesh - "Fire."
From your fathomless blue and I separated hundreds of kilometers, the Ural Mountains and algokolizm.
For the sake of your blue and bottomless - shoot, handed the bottle and the city
Yell - forged swords tons, that is all, as always.
Your eyes blue and bottomless, who saw a lot:
Meekness and tiger lilies and burgers, port and grace
I want to cry, but you smile, you fool, and there's something puppy.
Repent, repent, my Magdalene, this city has long been believed to tears and snot
And the same as me and my friend cretins leave the house for the sake of advertising light.
Sing Sing to me my Lorelei, my frigate on Mary, and we need not go,
I have no storms of passion hereyu third night as we were able to cool down so quickly.
So lead me now, my Grettel when enough bread and fed the pigeons,
If you want, we just forget about the summer and we'll be even.
My gray cat fleas are black, but it is silent on how it is bad,
It may also be able to us, after all, hold out until the winter.
My gray cat kittens when they grow up - become shavermoy,
And I'm such a tie, neat, wander between Kirch and taverns.
My gray cat again in November, she wants to claim | |
