Где ты, душа, осталась,
села в какой воронок,
покуда тело моталось
по миру, как челнок?
Покуда его носило
на скорости звуковой
в вагонах зелено-синих
на верхней боковой?
Где ты, душа, осталась?
...А было как наяву:
принесли на станцию
человека - и в поезд, в Москву.
Очнулся ночью, в дороге/
Поезд уже под Москвой.
И едут вперед его ноги
на верхней боковой.
Вот незадача почище
гоголевской: через два
часа будут Мытищи,
а дальше, понятно, Москва.
Так что это, шутка злая?
Откуда и кто такой -
он едет, куда не зная,
на верхней боковой.
Качаясь, он вышел в тамбур
перекурить. В глазах
мутно, колеса, что тамбур-
мажор, нагоняют страх.
Он шел, как слепая лошадь,
обратно на храп громовой
в свое прокрустово ложе
на верхней боковой.
Кто он, челнок? Недоумок,
с улыбочкой жил до ушей.
И вот десять клетчатых сумок,
привязанных насмерть к душе,
им брошены в Нижнем Тагиле
неведомо на кого.
А он лежит, как в могиле,
на верхней боковой...
Он думал про душу и поезд.
Душа, как в последний приют,
вцепившись в Каменный пояс,
тянулась - как парашют -
за ним. Поезда - это стропы.
Но он тогда - кто такой?
Мусор земной утробы
на верхней боковой.
О, время вспомнить о маме.
Время позвать отца.
Под потолком что в яме -
ни сердца узнать, ни лица.
Но в темноте - как будто
шарик свечи восковой -
облак поплыл. Как Будда
над верхней боковой.
С башкой утонуть бы в подушке...
Но вокруг облаков - строй.
Кто виноват? Пушкин?
А кто всех спасает? Толстой?
Под небом Аустерлица
с большой, как земля, головой
лежит он и сам себе снится
на верхней боковой.
И еще ему снится:
проснулся внизу сосед,
в спортивном трико проводница
идет закрывать туалет.
Может быть, в мире кроме
них - у него никого...
И место его в этом доме.
На верхней боковой. Where are you, soul, left,
I sat in a funnel,
as long as the body Mota
the world as the shuttle?
As long as it was of
at a speed of sound
wagons green-blue
on the upper side?
Where are you, soul left?
... And it was like a reality:
brought to the station
person - and on the train to Moscow.
I woke up at night, on the road /
The train is already near Moscow.
And going forward his feet
on the upper side.
That's bad luck cleaner
Gogol: two
hours will Mytishchi
and then, of course, Moscow.
So this is an evil joke?
Where and who is -
He goes where no one knowing
on the upper side.
Swaying, he went out into the vestibule
a smoke. In eyes
muddy wheels that tambur-
Major, catching fear.
He walked like a blind horse
back to the thunderous snoring
in its Procrustean bed
on the upper side.
Who is he, the shuttle? Wit,
He lived with a smile from ear to ear.
And here are ten checkered bags
linked to the death of the soul,
they are thrown in Nizhny Tagil
God knows whom.
And he lies in the grave,
on the upper side ...
He thought about the soul and the train.
The soul is the last refuge,
clinging to the Stone Belt,
stretched - like a parachute -
him. Trains - a sling.
But then he - who is?
Rubbish earth womb
on the upper side.
Oh, time to think about my mother.
Time to call his father.
Under the ceiling in the pit -
found no heart or face.
But in the darkness - as if
ball of wax candles -
clouds floated. As the Buddha
on the upper side.
With head against the pillow would drown ...
But around the cloud - operation.
Who is guilty? Pushkin?
And who saves all? Tolstoy?
Under the sky of Austerlitz
with a big as the earth, head
he is himself a dream
on the upper side.
And he dreams:
I woke up at the bottom of a neighbor,
in the sports tights conductor
is closed toilet.
Perhaps the world except
They - he has one ...
And his place in this house.
On the upper side. | |
