Я написал на простынке имя ее «прокладкой красной»
В соку натуральном, все пальцы к ебени измазав.
Мадам, с тобою мне быть просто без мазы.
Годы прожив словно в банке с отработанным маслом,
Словно алюминиевый таз,
Как унитаз в путяге слесарной,
Как писуар, засоренный говном на вокзале,
Такой же заебаный как киргизы на стройке в подвале.
А помнишь, мы в кожаных масках в постели играли?
Ты закрывала промежность, закутавшись в шерстяном покрывале.
Но Хуле.
Ебаный февраль.
Пойдем гулять со мной по тонкому льду?
Я протянул гуку мелочь,
Он завернул мне в лаваш шаурму.
Серый мартовский лед плавился в глубокие лужи,
Поговорим на кухне под вискариком с тобою про дружбу?
Я на белом-белом снегу написал твое имя,
Я специально для этого накопил много урины,
Я нес цветы тебе и выучил наизусть целую пьесу,
Но по синьке опять перепутал подъезды.
А на правом плече даже набил твое имя,
Прям поверх старых двух тех, Марины и Иры.
Ты в моих объятиях таяла,
А я парил.
Ступенек под ногами не было, и петляли перила.
А ты не лги мне,
И я буду честным и воспитанным.
Займи мне денег на спирт, я все отдам, ты не ссы,
Ведь в отношениях главное - это доверие.
Да я трезвый бля (сука!),
Мразь, открывай дверь.
Браток, шишак, холсты темнеют, пусты,
Свет фонарей глубокой ночью стынет, пустынным переулком.
Молчание тощее. За шторами сленг неразборчивый, горшок с цветочком.
Пол жизни отчужденный.
Дела свершенные,
Нашептывают мысли томные, момент умалишенный.
Её глаза, два солнца,
Синие, что слепят и сияют.
И красотой её улыбки я пленен.
К ней ветхие петляют, стрелки часов натянуты,
Часы сухие тащат нить,
Мир удивительный, прекрасен, роскошен,
В чистом виде. Шорохами дарит воспоминанья о её походке.
10 число, да спирт в бутылке водки, пьяный говор, стопки.
На следующий день глотка атакованая сушняками,
Тут изо всех щелей райончик с косяками свозняками.
Под башмаками слякоть, над головою небо звездное,
В плеере на повторе трэк, богами нам ниспослан.
Никита снова лепит космос.
Год высокосный,
И под откос уходит прошлое,
Чистая простынь.
Снова хочу я говорить на ушко личное.
Но будто бы нарочно.
Порознь мы нынче. I wrote on the bed sheet name it "gasket red"
The natural juices, all smeared fingers to Ebony.
Madame, with you I just have not thanked.
Years lived as if in a pot with the used oil,
Like aluminum basin,
As the toilet in putyage locksmith,
As urinals, clogged by shit at the station,
Same as the Kyrgyz zaebany at a construction site in the basement.
And remember, we are in leather masks in bed playing?
You covered crotch, wrapped in a woolen blanket.
But Hula.
Fucking February.
Come walk with me on thin ice?
I reached Hooke trifle
He wrapped me in a pita shawarma.
Grey March the ice melted into deep puddles,
Let's talk in the kitchen under the viskarik with you about friendship?
I'm a white-white snow write your name,
I specifically for this accumulated a lot of urine,
I carried the flowers and you memorized the whole play,
But better blue again confused entrances.
And on his right shoulder even filled your name,
Directly over the old two of those, Marina and Ira.
You melted in my arms,
And I was floating.
Steps under his feet was not, and winds through the railing.
And you do not lie to me,
And I'll be honest and well-mannered.
Borrow me money for alcohol, I would do anything, you do not ssy,
After all, the main thing in a relationship - is trust.
Yes, I fucking sober (bitch!)
Scum, open the door.
Brother, Shishak, canvases darkened, empty,
Lantern Light freezes the dead of night, the deserted alley.
Silence skinny. For curtains Slang promiscuous, pot of flower.
Sex life aloof.
Things achievements,
Languid whispers thoughts, the moment a madman.
Her eyes, two suns,
The blue that dazzle and shine.
And the beauty of her smile I was captivated.
To her dilapidated meander, clock hands stretched,
Hours dragged dry thread
World amazing, beautiful, luxurious,
In its pure form. Rustle brings memories of her gait.
10 number, but alcohol in a bottle of vodka, drunken voices, stack.
The next day, sip atakovanaya dry trees,
Then from all cracks rayonchik with shoals svoznyakami.
Under slush boots, over the head of the starry sky,
The player on repeat track, the gods sent down to us.
Nikita again sculpts space.
Leap-year,
And the slope goes past,
Clean sheets.
Again, I want to talk your ear private.
But as if on purpose.
Separately, we are now. | |
