Словно боцман, чей китель затаскан,
И корабль давно на мели –
Чёрный пёс, тёплым ветром обласкан,
Чутко спит в придорожной пыли.
И, наверно, блаженство, ей-богу,
На невзгоды взглянув свысока,
Растянуться вот так у дороги,
Греть под солнцем худые бока.
Слушать нервную речь автострады,
Замедляя то выдох, то вдох,
Созерцать неразборчивым взглядом,
Игнорируя происки блох.
Это нынче он жалкий отшельник,
Сторож долгих, холодных ночей,
Но свидетель иного ошейник,
А теперь, абсолютно ничей.
Ежедневный маршрут им очерчен,
Он давно намотал на усы –
Этот мир так нежданно изменчив,
Как на рынке торгашки весы.
Так похожа свобода на клетку,
Хоть размер этой клетки велик,
И лежит, словно чёрная метка,
Чёрный пёс в придорожной пыли. Like the boatswain, whose well-worn jacket,
And the ship for a long time in the shallows -
Black dog, favored by the warm wind,
Sensitively sleeping in roadside dust.
And, probably, bliss, by golly,
In adversity looked down upon,
Stretch like this in the road,
Bask under the sun thin side.
Listen nervous speech motorway,
Slowing down the breath, the breath,
Contemplate indiscriminate glance,
Ignoring the machinations of fleas.
It now he miserable hermit,
Caretaker long, cold nights,
But the witness of a collar,
And now, absolutely nobody.
Daily route they outlined,
He had wound on his mustache -
This world is so unexpectedly volatile,
As the market torgashki scales.
So like the freedom of a cell,
Though the size of the cell is large,
And it is like a black mark,
Black dog in the roadside dust. | |
