В вечерних ресторанах,
В парижских балаганах,
В дешевом электрическом раю
Всю ночь ломаю руки
От ярости и муки
И людям что-то жалобно пою.
Звенят, гудят джаз-баны
И злые обезьяны
Мне скалят искалеченные рты.
А я, кривой и пьяный,
Зову их в океаны
И сыплю им в шампанское цветы.
А когда наступит утро, я бреду бульваром сонным,
Где в испуге даже дети убегают от меня.
Я усталый старый клоун, я машу мечом картонным,
И в лучах моей короны умирает светоч дня.
Звенят, гудят джаз-баны,
Танцуют обезьяны
И бешено встречают Рождество.
А я, кривой и пьяный,
Заснул у фортепьяно
Под этот дикий гул и торжество.
На башне бьют куранты,
Уходят музыканты,
И елка догорела до конца.
Лакеи тушат свечи,
Давно замолкли речи,
И я уж не могу поднять лица.
И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтый Ангел
И сказал: "Маэстро, бедный. Вы устали. Вы больны.
Говорят, что Вы в притонах по ночам поете танго.
Даже в нашем добром небе были все удивлены".
И, закрыв лицо руками, я внимал жестокой речи,
Утирая фраком слезы, слезы боли и стыда.
А высоко в синем небе догорали Божьи свечи
И печальный желтый Ангел тихо таял без следа. In the evening restaurants,
In Paris booths,
In a cheap electric paradise
All night wrung her hands
Rage and anguish
And people something to sing plaintively.
Ringing, humming jazz bans
And the evil monkey
I Scalia mutilated mouths.
And I, curve and drunk,
I called them in the oceans
And rolling in them champagne flowers.
And when the morning comes, I wander the boulevard sleepy,
Where in fright even children run away from me.
I'm tired old clown, I wave my sword cardboard,
And in the light of my torch crown dies the day.
Ringing, humming jazz bans,
Dancing monkey
And wildly celebrate Christmas.
And I, curve and drunk,
Asleep at the piano
Under this wild buzz and celebration.
On the tower chimes sounding,
Go musicians,
And the tree had burned down to the end.
Lackeys extinguish candles
It has long been silent speech
And I really can not lift the face.
And then with the extinct tree quietly jumped Yellow Angel
And he said: & quot; Maestro, poor. Are you tired. Are you sick.
Say you in brothels at night singing tango.
Even our good sky were all surprised & quot ;.
And, covering his face with his hands, I listened to a brutal speech
Tailcoat wiping tears, tears of pain and shame.
And high in the blue sky were burning the candle of God
And the sad yellow Angel quietly melted without a trace. | |
