...Я пишу тебе это письмо, прощаясь...
Потому что - старею. Земля,вращаясь,
сохранит мне улыбку.Но вряд ли - боле.
Преумножив боль, я останусь с болью и с улыбкой.
Это, пожалуй, средство дожидаться смерть,
не впадая в детство, не впадая в юность...
Река седая только в мертвое море тоски впадает.
Все сломалось, как спичка, не вспыхнув рыжим огоньком.
И попытка к тебе быть ближе обернется такой несусветной далью, что пытаться не стоит.
Дожди рыдали две недели.
Теперь за окном прохладно, но не сыро.
Стихи мои пусть нескладны, но к тебе...
Скоро строчки замрут в конверте,
словно заперли души в тела до смерти.
Я заранее знаю, какая строчка станет в этой поэме последней.
Точка или, скажем точнее, финал не близок, но уже очевиден.
И некий призрак адресата узнается сам собою по последнему слову.
Игра с судьбою, как известно, обычно выходит боком.
Но я должен сказать тебе это... С Богом!
Я живу теперь там, где песок и сосны.
Так велели врачи. Лишь одно несносно -
тусклым утром глазам не хватает света.
Ничего не попишешь.
Скатилось лето горизонту за шиворот.
И в придачу первый снег не спешит
на аллеях дачных танцевать белый вальс. В остальном - терпимо.
Только вот, если кто-то проходит мимо дома старого, где я сегодня спрятан, точно знаю - не ты...
Растворятся пятна желтых кленов на сером холсте пейзажа. Я прощаюсь с тобой, не изведав даже вкуса встречи...
Меня уже не пугает, что на встречу заре не спешит другая, не пугает, что лето как в Лету канет.
Остается прохлада воды в стакане на забытой веранде, да яблок запах, да закат, указующий нам на запад.
Очень хочется к морю.
Теперь, наверно, там штормит.
Но хозяин одной таверны еще помнит меня.
И коль так случится, что приеду туда -
то смогу напиться замечательным красным вином.
Пейзажи там все те же - причалы, пустые пляжи...
Все сезоны закрыты, и даже мертвый.
Засыпая, из глаз прогоняешь стертый контур гор.
Но присутствие гор, однако, ощущаешь и в комнате. Как собака, ищешь угол, где пахнет людьми. Тоскливо, словно маятник, кашляет шум прилива.
Мой знакомый художник... Похоже, впрочем, на начало новеллы.
Однажды ночью в мастерской его зябкой, забившись в угол, я следил, как следы оставляет уголь на листе.
Паутина непрочных линий задрожит чьей-то жизнью. И черный иней крошки угольной долгие бросит тени на песок и на всходы сухих растений.
Что бесцветно - рисуют семью цветами.
Я не знаю, к чему это я... Светает.
Никогда... Мой язык так бездарно беден,
чтоб тебе объяснить, как рассвет был бледен ранним утром, когда надо мной кружились, словно птицы, семь букв.
И из них сложились три дыхания, три пустоты, три слога - никогда...
И ведущая вдаль дорога завершилась забором из досок тесных.
И надежда на то, что еще воскреснут сны, в которых мы будем вдвоем с тобою,
вдруг разбилась, как бьется волна прибоя о скалу.
Никогда. Никогда.
Послушай, как вползает со звуками старость в душу, как становится все до смешного просто,
как кончается жизнь, словно горстка проса между пальцев скользнет и исчезнет,
словно ластик надпись стирает. И это слово повторял я прилежно, до самой ночи, повторял как молитву, как “Аве, Отче!”,
повторял как актер учит роль к премьере.
Никогда. Никогда. Никогда...
Поверь мне, что все дело лишь в этом.
И, скуки ради, напиши “никогда” на полях тетради.
Не играй больше в эту игру со мною.
Не шути, что ты станешь моей женою через пять лет и зим. Я не верю в игры.
Всякий раз, когда вижу я елок иглы на снегу - мне не весело. Это признак окончания игр.
И спастись капризом, словно в детстве, уже не удастся ныне.
Я скорей отыщу водопой в пустыне, чем в толпе многолюдной отмечу взглядом тех, кто будет со мною однажды рядом.
Ты устанешь считать до пяти, устанешь. Ты невестой моей никогда не станешь. Ни в какой из гостиниц, устав от бега, мы с тобою не будем искать ночлега.
Как известно, добра от беды не ищут... ... I am writing this letter to you, good-bye ...
Because - old. The earth rotates,
It saves me ulybku.No unlikely - Bole.
Multiply the pain, I'll stay with the pain with a smile.
This is perhaps the means to wait for death,
without falling into childhood, without falling into the youth ...
Gray river only flows into the Dead Sea anguish.
All broken up like a match, not blushing red flame.
And try to be close to you turn this unholy dalyu that is not worth trying.
Rains wept two weeks.
Now the window is cool but not wet.
Verses let my clumsy, but you ...
Soon the lines will freeze in an envelope,
like a soul locked in the body to death.
I know beforehand what line will be the last in this poem.
Point or say more precisely, the final is not close, but clear.
And the ghost of a destination by itself recognized the latest.
Playing with destiny, as you know, usually it goes sideways.
But I have to tell you this ... With God!
I live there now, where the sand and pine trees.
So doctors ordered. Only one thing is unbearable -
dull eyes in the morning is not enough light.
Nothing helped.
Stingray summer horizon by the collar.
And in addition the first snow in no hurry
in the alleys of white suburban dance a waltz. The rest - is tolerated.
Only here, if someone walks past the old house where I now hidden, just I know - you do not ...
The solution stains yellow maple trees on a gray canvas landscape. I say goodbye to you, not even tasted the taste of the meeting ...
I'm not afraid of that at the dawn of the meeting in no hurry to another, are not afraid of that summer as a sink into oblivion.
It is necessary to cool the water in the glass on the veranda of a forgotten, but the smell of apples, but the sunset, pointing us to the west.
Like the sea.
Now, perhaps, there is a storm.
But the owner of a tavern still remembers me.
And if it so happens that I would come back -
I will be able to drink a wonderful red wine.
Landscapes there all the same - marinas, empty beaches ...
All seasons are closed, and even the dead.
Falling asleep, eyes banishes worn path of the mountains.
But the presence of the mountains, however, is felt in the room. Like a dog looking for a corner where people smell. Sadness, like a pendulum, coughing noise tide.
My friend the artist ... It seems, however, at the beginning of the novel.
One night in the studio of his chilly, huddled in a corner, I watched as the coal must be left on the sheet.
Web fragile lines tremble someone's life. And the black frost Coal crumb long throw shadows on the sand and in the shoots dry plants.
What is colorless - draw seven colors.
I do not know what it is ... I get light.
Never ... My tongue so mediocre poor
to explain to you, as the dawn was pale in the early morning, when whirled me like a bird, seven letters.
And three of them have developed breathing, three empty three syllables - never ...
And the road leading into the distance completed fence from boards close.
And the hope is that more will be resurrected dreams in which we will be together with you,
suddenly broke, pounding surf wave on the rock.
Never. Never.
Listen to the sounds of old age creeps into the soul as becoming ridiculously easy,
how life ends like a handful of millet between his fingers glide and disappear,
like the eraser erases the inscription. And I repeated that word diligently until nightfall, repeating like a prayer, like "Hail, Father!"
repeated teaching role as an actor to the premiere.
Never. Never. Never ...
Believe me, it's all about just that.
And boredom, write "never" in the fields of notebooks.
Do not play more in this game with me.
I do not joke, you'd be my wife in five years, and winters. I do not believe in the game.
Whenever I see a needle trees in the snow - I'm not having fun. It is a sign of the end of the game.
And save a whim, like a child, will not succeed now.
I soon shall find a watering in the desert than in the crowded crowd I note the views of those who will be with me next day.
Are you tired to count to five, tired. You are my bride will never be. In any of the hotels, tired of running, you and I will not look for an overnight stay.
As you know, the good from the not looking for trouble ... Смотрите также: | |
