А чтобы быть собой - смотри, - мне нужно непристойно мало - всего лишь жить под одеялом часов двенадцать, а не три, мне нужен вечер теплый, синий, с вином и плюшками в меду, и научиться быть красивой спокойным людям на беду, мне нужно ездить на метро, толкаться острыми локтями, и чувствовать, как голод тянет моё засохшее нутро, мне нужно плакать втихаря над неудавшимся романом, кричать "конечно, всё нормально" - "всё плохо" тихо говоря, кидаться под автомобили, сидеть на белой полосе, еще, практически от всех, мне нужно, чтоб меня любили, накидывать на плечи шарф, себя чуть-чуть считать поэтом. И нужно жить - а то всё это теряет некоторый шарм.
Казалось, что вчера октябрь, но ветер бьет щитом фанерным, метет за ворот, щиплет нервы, тайфуны снежные крутя. Курю у звездного ковша, украдкой, в пять сбежав с работы, с такой неслыханной свободой, что даже не о чем дышать. Что даже не о чем смотреть - прищуриваюсь против снега, а он так сыплет, сыплет с неба, что мир уменьшился на треть. И в этом мире бродим мы - актеры призрачной массовки, знакомлю старые кроссовки с промокшим сахаром зимы.
На Стрелке в свете фонаря туристы изучают карту - рожденственские кинокадры почти в начале ноября. Попробуй выжить на ветру, мне через мост на Петроградку - иду, хватаясь за оградку, скольжу по мокрому ковру. Я узнаю себя чуть-чуть в любом прошедшем человеке, отныне, присно и вовеки я буду жить, куда хочу, куда прикажет глаз и нос, куда меня несет кривая, туда и побегу - живая настолько, что самой смешно. Ты хочешь выпить - ну, налей, я тоже - так спасибо, Боже, за непохожих, за прохожих, за Биржу в дрожи фонарей. Но ты сидишь в жару, в соплях, над книжками, на Техноложке, скребешь ногтями по обложке, заметки ставишь на полях, и шепчешь, засыпая в полночь, закутываясь в теплый плед - ты шепчешь это много лет, но ты наверное, не помнишь:
Я никогда не разобью спартанцев под Пилосом.
Я никогда не разобью спартанцев под Пилосом.
Я никогда не увижу спартанцев под Пилосом.
Ерошится на куртке шерсть, и всё вокруг тесней и площе, а я переезжаю площадь трамваем номер тридцать шесть. Я не могу тебе помочь, приду тихонько, брошу сумку, я принесла прозрачный сумрак, босую питерскую ночь. Спартанцы здесь обречены, здесь нет блистательных и сильных, есть тонкий запах апельсинов и прелый привкус тишины. Шагами легкими тоска заходит в гости, тянет жилы и спрашивает: "Живы?" -Живы. Тебе здесь нечего искать.
Но завтра-то - не за горой , мы побредем проспектом темным - совсем усталые актеры, неважно знающие роль. Дрожит собака в конуре, не греется вода в ботинках, но есть вчерашняя картинка - и Биржа в свете фонарей. А остальное - ерунда, тоска крадется шагом лисьим, но мы исчезнем в закулисье и будем живы - навсегда. And to be a - look - I need a little obscene - just live under the covers twelve hours, rather than three, I need a warm evening, blue, wine and honey buns, and learn to be nice to people on a calm trouble, I need ride the subway, pushing sharp elbows, and feel like pulling my hunger withered inside, I need to cry quietly over a failed romance, yelling & quot; of course, everything is normal & quot; - & Quot; all bad & quot; says quietly, throwing a car, sitting on a white band, yet almost all, I need you to love me, throw a scarf over her shoulders, themselves barely be considered a poet. And we need to live - and then everything is lost some charm.
It seemed that last October, but the wind has a plywood shield, sweeps over the gate pinches nerves, typhoons snow steep. Smoke from the bucket star, stealth, five escaped from work, with such unprecedented freedom, not even about breathing. Not even what to watch - squints against the snow, and he pours, pours from the sky, that the world has decreased by a third. And in this world we wander - ghostly actors extras, acquaint with old sneakers soaked sugar winter.
The arrow in the light of the lantern, tourists exploring the map - Christmas footage nearly the beginning of November. Try to survive in the wind, I was on the bridge Petrogradka - go, grabbing ogradku, slip on the wet carpet. I know myself a little bit in the past any man, now, for ever and forever I will live where I want, which will order the eyes and nose, where I shall be a curve there and run - so alive that very funny. You want a drink - well, pour, I too - so thank you, God, for it is unlikely for the passers-by, for exchanges in the shivering lights. But you're sitting in the heat, in the nozzle of the books on Tehnolozhke, skrebesh nails on the cover, you put notes in the margin, and whisper, falling asleep at midnight, in shielding the warm blanket - you whisper it for many years, but you probably do not remember:
I will never break the Spartans under Pylos.
I will never break the Spartans under Pylos.
I'll never see the Spartans at Pylos.
Ruffles on the jacket coat, and all around close and flatter, and I'm moving area of tram number thirty-six. I can not help you, I will come quietly, throw bag, I brought a transparent dusk bare the St. Petersburg night. The Spartans are doomed, there is brilliant and strong, there is a subtle scent of oranges and rotten taste of silence. Steps light longing comes to visit, pulling wires and asks: & quot; Alive? & Quot; -Zhivy. You have nothing to look for here.
But tomorrow something - not over the hill, we pobredem prospectus dark - very tired actors, no matter who know the role. Trembling dog in a kennel, not heated water shoes, but there are yesterday's picture - Exchange and in the light of lanterns. And the rest - nonsense, melancholy sneaks fox step, but we will disappear behind the scenes and we are alive - forever. | |
